Люди и не-люди: material turn в современных практиках противодействия преступности

Аннотация: в фокусе доклада – социальные эффекты, которые производит усиление «вещной» составляющей в практиках ситуационного предупреждения преступлений через аналитическую призм эпистемологического «поворота к вещам» в социо-гуманитарном знании.

Ключевые слова: поворот к вещам, ситуационное предупреждение преступлений, безопасность, исследование науки и технологий, криминология

Хорошо помню свое удивление перед металлической тумбой синего цвета, расположенной на главной аллее центрального городского парка с гордой надписью белым и большими буквами – ПОЛИЦИЯ. Я долго ходила вокруг нее, трогала, читала не вполне понятные надписи, чуть-ли не нюхала. Тумба никак не реагировала.     Она была запыленной, побитой дождями и непогодой и вообще не очень расположенной к коммуникации

Добравшись до интернета, после недолгих раздумий я набрала в поисковой строке что-то типа «синяя тумба полиция». Гугл выдал 307000 результатов, из которых на первом месте оказалась «тумба прикроватная серии полиция». И лишь на четвертой странице я обнаружила то, что искала – под заголовком «Гражданин-полиция – Goal»[1] скрывалось краткое и подробное описание искомой тумбы. Подробное меня впечатлило. У этого объекта силовых структур в «виде живого полицейского, к которому хочется обратиться в опасный для жизни момент» оказались уши-микрофоны, язык-динамики и возможность «сообщать дежурной службе еще при подготовке к правонарушению».

«Латур», – подумала я. 

Бруно Латур – французский социальный исследователь и философ, один из ключевых фигур в исследованиях науки и технологий (STS), «главный по коробочкам». Вместе со Стивом Вулгаром, Мишелем Каллоном, Каринн Кнорр-Цетина в 80-ых годах прошлого века он произвел в социальном знании один из значимых эпистемологических поворотов – поворот в вещем (material turn). Основные идеи этого поворота просты и одновременно революционны:

  1. Вещи – это просто вещи. В смысле материальности. У них есть физические параметры – вес, цвет, вкус, запах, пределы эластичности. Не стоит бесконечно «нагружать» вещи символическим в духе Бодрийяра. В общем, есть стул, на котором сидят, и есть стол, за которым едят. И не больше.
  2. Вещи – это больше чем вещи. В смысле социального. Вещи не просто инструменты и подпорки человека. Человек вступает с ними во взаимодействие и они ведут себя по своим правилам, во многом определяющимся той самой материальностью объекта. Вещи становятся элементами социальной сети. И у них в этом качестве даже появляется особое наименование – актанты (существа или предметы, участвующие в процессе в любом виде или в любой роли). Но если их вынуть – взаимодействие или процесс не сложится или будет существенным образом изменен. Вещи, утрачивая символическое, приобретают что-то человеческое.

В программной статье 1996 года «Об интеробъективности» Латур задается вопросом: «Почему бы не обратиться к чему-то еще – к тем бесчисленным объектам, которые отсутствуют у обезьян и повсеместно присутствуют у людей, локализируя или глобализируя взаимодействие? Как можно воспринимать кассу без окошка, стекла, двери, стенок, стула? Разве они, в буквальном смысле, не образуют фрейм взаимодействия? Как можно подводить ежедневный баланс офиса без формул, квитанций, счетов, бухгалтерских книг – и как можно упускать из виду прочность бумаги, долговечность чернил, нанесенные на клавиши буквы, практичность степлеров и громкие удары штемпеля?»[2]   «Объекты, – продолжает он, –  могут выступать теперь только в трех качествах: как невидимые и надежные инструменты, как детерминирующая инфраструктура и как проекционный экран. Как инструменты, они точно передают социальную интенцию, которая пронизывает их, ничего не прибавляя и не отнимая. В роли элементов инфраструктуры они образуют материальный фундамент, на котором затем надстраивается социальный мир знаков и репрезентаций. Как проекционные экраны, они могут лишь отражать социальный статус и служить основой для тонких игр различия.  Например, в качестве инструмента, окошко кассира призвано предотвращать нападения клиентов на сотрудников и не имеет никакого дополнительного назначения; оно не оказывает определяющего влияния на взаимодействие, а только облегчает или затрудняет его. Как инфраструктура, окошко кассира неразрывно связано со стенами, перегородками и компьютерами, образуя материальный мир, полностью формирующий остальные отношения точно так же, как вафельница формирует вафлю. Как проекционный экран, то же окошко кассира лишается стекла, древесины, отверстия и всего остального – оно становится знаком, отличным от этих прозрачных панелей, барьеров, остекленного выступа, перегородок, тем самым, сигнализируя о различиях в статусе или свидетельствуя о модернизации общественной службы».[3]

Системы безопасности в (пост)современном мире – это та площадка, на которой вещи развернулись во всю мощь. Если присмотреться к социальному чуть-чуть внимательнее, то подобных, особым образом заточенных под обеспечение безопасности,  вещей  окажется  много,  даже очень много: детские автокресла в каждой машине, противоугонные устройства в той же машине, бережно уложенные на протяжении дороги «лежащие полицейские» (техническое средство организации дорожного движения ГОСТ Р 52605-2006 – искусственная неровность), камеры наблюдения повсеместно, ретрорефлекторы в детских комбинезонах и жилетах дорожный рабочих, пищалки-биперы в магазинах одежды. И еще много, много всего и разного.

«Но это всего лишь вещи. Технические средства предупреждения преступности, если угодно, о которых написано в каждом учебнике по криминологии и которые используются давным-давно. Что нового в том, о чем пишут Латур и компания?» – вполне правомерный вопрос, который естественным образом вытекает из порядка криминологического знания. 

Material turn смещает фокус нашего анализа от человеческого к не-человеческому. Вещи перестают быть только средствами, используемыми человеком по своему усмотрению. Они начинают жить собственной жизнью, в значительной степени определяя жизнь людей. Техническая «оснастка» предупредительных мер во многом определяет характер нашей рутинной активности – как мы ходим, что покупаем, как впускаем гостей в собственный дом. Мы живем, сообразуясь и с правилами, и с новой материальностью «безопасного» города. 

Напичканное мерами предупреждения преступности пространство создает новую рамку социального (взаимо)действия, в которой вещи работают наравне с людьми.  Данные видеорегистратора, а не протокол о нарушении, составленный живым инспектором ГИБДД, становятся основанием для вполне себе реального административного штрафа, а на улицах и в парках вместо сокращенных сотрудников ППС появляются «столбики» и «панели» экстренной связи «гражданин-полиция» и муляжи на дорогах. Появление этих вещей, которые в социальном смысле функционируют как люди, но людьми не являются, позволяет из другой – вещной, материальной – перспективы смотреть на социальное. 

Особую роль в усилении «вещного» элемента в практиках противодействия преступности сыграла изменение стратегии в этой сфере. Кризис наказания, с одной стороны, и отказ от реалибитационного идеала, с другой, в 70-80-ых годах прошлого века переориентировали власти (в широком смысле) и население на иные способы противодействия преступности, которые суммарно представлены в Руководящих принципах ООН 1990 года.

Если история про социальное предупреждение – это про государство, которое проявляет заботу в отношении представителей маргинализированых групп; общинное предупреждение – про людей, которые рядом; то ситуационное – про вещи и технологии.  Именно они создают ту ситуацию совершения преступления, внутри которой человек принимает решение о его совершении/несовершении. Человек в этой системе – безликий калькулирующий рациональный (даже не картезианский, а вполне себе экономический) субъект. При этом в предупредительную рамку в равной степени помещены все мы, вне зависимости от расы, пола, уровня доходов, особенностей характера и криминального прошлого. Вещи не проводят этих социальных отличий – они жестко и единообразно форматируют социальное вокруг себя.

В этих условиях социального за пределами человеческого мы имеем дело с какой-то другой трансгуманистической криминологией, в которой не люди, а вещи оказываются в фокусе исследовательского интереса.

Список литературы:

  1. Латур Б. Об интеробъективности // Социологическое обозрение Том 6. № 2. 2007.
  2. Latour B. «On interobjectivity»  «Mind, Culture, and Activity» F 1996. (Vol. 3. 1 4).

[1] См.: http://goal.ru/signalizacia/what-is_call-police (дата обращения 13 марта 2015 года)

[2] Латур Б. Об интеробъективности // Социологическое обозрение Том 6. № 2. 2007. С.  87-88

[3] Латур Б. Об интеробъективности // Социологическое обозрение Том 6. № 2. 2007. С.  88

Разогреева А. М.

кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного права и

криминологии Южного федерального университета, Ростов-на-Дону