Аннотация: Статья посвящена криминогенной роли «чеченского синдрома» и временно неконтролируемых территорий. 

Ключевые слова: временно неконтролируемые территории; горячие точки, вьетнамский синдром, чеченский синдром, гражданская война, личность преступника, криминогенный фактор

«Временно неконтролируемые территории», «зоны военных действий в самопровозглашенных государствах», «противодействие сепаратизму»,  «наведение конституционного порядка», «полицейская операция», «принуждение к миру», «гражданская война», «война на чужой территории» – такими терминами описывается сложное политико-социальное явление, которое мы выбрали в качестве объекта исследования. Резонансная ситуация вокруг военных действий на Украине, квази-государственная институционализация таких террористических организаций как «Исламское государство» актуализируют внимание к данной проблематике.

В тоже время, медики, психологи, криминологи признают в качестве социальной проблемы явление, которое в разные годы было актуально под такими названиями как «вьетнамский», «корейский», «афганский», «чеченский» синдромы. Изучение личности лица, прошедшего «горячие точки» в качестве военнослужащего срочной службы, кадрового офицера, сотрудника правоохранительных органов, военного медика актуально в силу очевидности негативных последствий такого жизненного опыта для психики. С этой проблемой сталкиваются США, Россия и другие страны с  геополитическими амбициями.  Известны такие проявления как резонансные расстрелы сослуживцев и мирного населения, склонность к немотивированному насилию, неконтролируемая агрессивность, алекситимия.

Территории военных действий являются источником ресурсов для незаконного оборота оружия, рекрутирования кадров для террористических и других экстремистских организаций, организованной преступности. Такая «территория тьмы» позволят в мутной воде решать самые разнообразные социальные, политические, экономические, криминальные задачи.

Любая война травматична. Последствия участия в военных действиях для психики описаны в большом количестве литературных произведений (у того же Ремарка, например), в медицинской и психологической литературе. Но для американских военнослужащих пребывание во Вьетнаме, Корее, Ираке, Афганистане обернулось более сложными психо-социальными проблемами. Для российских и украинских военнослужащих, сотрудников всех видов правоохранительных органов данная проблема актуальна в связи с участием в вооруженных конфликтах в Афганистане, Приднестровье, Грузии, на Северном Кавказе, в Прибалтике и в Крыму, около здания Белого Дома в 1993 году.  В плане обиды на официальную власть наши «афганцы» близки к «ликвидаторам» аварии на Чернобыльской АЭС и к лицам, пострадавшим от аварии на ПО «Маяк» в 1957 году. В Южной Осетии воевали между собой граждане России и Украины, которые когда-то вместе учились в одних военных вузах.

Специалисты отмечают следующие особенности, предпосылки криминогенности такого явления как война на чужой территории:

• Отсутствие правовой, этической определенности в политическом и общественном дискурсе по поводу происходящих событий; а как следствие – неустойчивость, противоречивость оценок;
• Отсутствие четкой границы между фронтом и тылом, отсутствие собственно тыла;
• Отсутствие возможности четко разграничить «своих» и «чужих», («мирных жителей»/«боевиков», мирных демонстрантов/организаторов массовых беспорядков,  самопровозглашенную хунту/легитимную власть, добровольное присоединение территорий/аннексирование, законные/незаконные приказы);
• Невозможность правильно обозначить источники опасности и лиц, имеющих легитимное право отдавать распоряжения;
• Риск вынужденного применения оружия в отношении мирных жителей, женщин, детей; борцов за независимость и права человека;
• Гипертонус нервной системы, хроническое нервное напряжение, внимание 24 часа в сутки на 360 градусов вокруг, дистресс на фоне боевой психической травмы;
• Диссонанс между мирными буднями остальной части населения страны и локальной «чужой войной» для ее участников; отсутствие психологической поддержки и понимания, чувства сопричастности происходящему в «горячих точках» со стороны остального большинства населения;
• Риск социального осуждения факта участия в военном конфликте, вероятность последующей переоценки социально одобряемых ранее акций («мы Вас туда не посылали»), вплоть до физического истребления виновных (актуально для участников чеченских войн и событий в Прибалтике, для бойцов «Беркута» на Украине).
• Отсутствие традиций психологического выхода из подобных ситуаций, неумение общества в целом и воинов в частности в какой-то момент «закопать топор войны» и закрыть дискуссию о ее целесообразности (положительный опыт существовал у индейцев, на это обращал внимание в одном из телеинтервью известный психолог Сергей Ениколопов);
• Наложение и взаимоусиление таких негативных факторов как баротравмы (контузии) и боевые психические травмы;
• Появление особой субкультуры «шурави», боевых друзей;  лиц, которых объединяет общая стрессовая ситуация и взаимопонимание;
• Использование площадки боевых действий в качестве прикрытия и полигона для тренировки снайперов, наемников частных военных компаний, террористов, а также для испытания различных поражающих средств (опыт Вьетнама, Кореи, Сирии, украинской Одессы);
• Отсутствие очевидной измеримой, достижимой цели, видимого результата, чувства гордости победителей;  негативность последствий при любом развитии событий («в гражданской войне все проигравшие»);
• Невозможность применения традиционных институциональных методов ведения войны, профессиональных тактических приемов (партизанская война);
• Отсутствие психологической возможности опираться на такое оправдание (греха причинения смерти другому человеку) как миссия «защитника Отечества»;
• Невозможность однозначно установить лиц, ответственных за принятие решений и последствия происходящего.

Сегодняшних участников боевых действий на юго-востоке Украины называют пророссийскими сепаратистами, ополченцами, участниками незаконных вооруженных формирований и т.п. В республиках Северного Кавказа местных жителей называли боевиками, террористами. Сотрудников украинской правоохранительных органов («Беркут») обвинили в применении силы к мирным манифестантам. После серии отказов сотрудников правоохранительных органов участвовать в противодействии шествиям и митингам в Уголовном кодексе РФ появилась статья об ответственности за неисполнение приказа сотрудником органа внутренних дел (ст. 286.1), что символично.

Условность и идеологичность подобной стигматизации усложняет научную оценку, создает неопределенность идентичности, социальной роли участников конфликтов с каждой из сторон.

Выводы: временно неконтролируемые территории, «горячие точки» выгодны многим акторам в качестве полигона для социальных экспериментов,  рынка  для поставок и закупок оружия; учебно-тренировочных площадок прикладной боевой подготовки профессиональных террористов. Можно предположить, что это еще и источник нелегального забора органов для трансплантации и т.п.

Лица, прошедшие горячие точки, получают специфические боевые психические травмы, расстройства личности и совершают насильственные преступления преимущественно в силу именно этого фактора. Они несут свою войну в мирную жизнь, избивают своих жен, продолжают по инерции калечить свою и чужую жизнь.

Несмотря на наличие негативного опыта прошлого столетия, многие страны продолжают «подставлять под удар» своих граждан и обрекают их на инфицирование данной малоисследованной криминологами социальной болезнью.