Аннотация: Самосуд часто становится ответом общества латиноамериканских стран на вызов растущего криминала. В данном докладе анализируются некоторые социологические и криминологические аспекты этой проблемы.

Ключевые слова: «суд Линча», общество и государство, социальный контроль над преступностью, общинная юстиция, обычное право, Латинская Америка

Население многих развивающихся стран страдает от незащищенности перед лицом преступности. Причины этого многообразны: слабость государственного аппарата в целом, неспособность правоохранительных органов обеспечить должный уровень безопасности граждан, коррупция. Такая ситуация существует достаточно давно, и общество, вынужденное приспосабливаться к ней, выработало практики, позволяющие ему отвечать на вызов растущего криминала. Одной из таких практик является самосуд. В данном докладе мы рассмотрим эту проблему на примере латиноамериканских стран.

Вот типичное новостное сообщение из газеты «Эль Паис»: «51-летний Сантьяго Флорес был забит до смерти своими соседями, которые схватили его при попытке изнасиловать 35-летнюю женщину. Затем мужчина, который, по сведениям полиции, ранее привлекался к ответственности за грабежи, кражи и другие преступления, был похоронен теми же соседями в общей могиле на кладбище селения Хурума…»^[1]. 

В таких странах, как Боливия, Гватемала, Колумбия, Перу, Эквадор большое распространение получили так называемые «суды Линча» (исп. linchamiento – «линчевание»), представляющие собой, по сути,  расправу толпы над правонарушителем, пойманным на месте преступления, а иногда и просто над заподозренным без достаточных оснований человеком. 

Известная американская исследовательница «судов Линча» в Латинской Америке Анджелина Снодграсс Годой считает, что они являются ответом «не столько на преступления как таковые, сколько на общее состояние страха и незащищенности»^[2], распространившееся по странам региона в последние десятилетия. Ее мексиканский коллега Карлос Вилас, определяя социальную среду, в которой обычно вершится самосуд, называет «суд Линча» «насилием бедняков против бедняков»^[3]. Это вполне справедливо, т. к. социальному и имущественному расслоению в латиноамериканских странах корреспондирует расслоение и в сфере безопасности. Богатые кварталы гораздо лучше защищены официальными правоохранительными структурами, и их жителям не приходится прибегать к «собственноручному правосудию» (другое распространенное название «суда Линча»). С другой стороны, и преступники, идущие «на дело» в бедных районах и становящиеся жертвами самосуда, сами принадлежат к социальным низам.

Эквадорский ученый Альфредо Сантильян показал, что случаи линчеваний имеют тенденцию к пространственной концентрации, т. е., часто повторяются в определенных населенных пунктах или районах, а в других – происходят значительно реже или не происходят вовсе^[4]. Объясняется это не только различиями по таким показателям, как экономическое благополучие района, социальный и этнический состав населения, уровень присутствия правоохранительных органов (хотя и эти факторы играют важную роль), но и наличием или отсутствием общественных структур, организующих локальные сообщества. В разных странах Латинской Америки такие самодеятельные организации населения носят различные наименования: хунты коммунального действия (Колумбия), соседские объединения или группы (Перу, Эквадор), бригады безопасности (Эквадор) и т. п.

В результате деятельности таких групп выделяются районы – городские кварталы или сельские муниципалитеты, жители которых сами ловят и  наказывают преступников, не обращаясь к властям. Обычно их границы обозначаются соответствующими надписями на стенах или повешенными на столбах манекенами, недвусмысленно предупреждающими потенциальных правонарушителей о грозящих им последствиях^[5].

Интересно, что на вопрос, является ли самосуд скорее «городским» феноменом или скорее «сельским», исследователи дают подчас диаметрально противоположные ответы. Так, Кармелита Ишколь, изучавшая «суды Линча» в Гватемале, где они происходят чаще всего в сельской местности, в своем исследовании доказывает, что это явление изначально чуждо культуре народа майя (представители которого составляют большинство крестьянского населения Гватемалы) и является порождением «западной», урбанистической цивилизации, привнесенным впоследствии в практику сельских общин^[6]. Другие же авторы, напротив, объясняют распространение случаев самосуда в городах, в частности, боливийских, наплывом сельских жителей, представителей коренного населения. На наш взгляд, обе точки зрения несут в себе рациональное зерно, но ни одна полностью не раскрывает внутреннюю динамику процесса. 

Противоправная и бесчеловечная практика «судов Линча» родилась «на стыке» архаики и модерна, традиционного аграрного общества и современной городской цивилизации. Крестьянское население, как мигрировавшее в город, так и оставшееся на селе, подвергается «наступлению» нового образа жизни, новой культуры. Не успевая освоить соответствующие этому образу жизни поведенческие паттерны, оно оказывается маргинализовано: прежние социальные структуры и стереотипы разрушены, а новые еще находятся в процессе становления. Такое положение вызывает сильнейший психологический дискомфорт, который, соединяясь с уязвимым экономическим положением и вполне реальной криминальной угрозой, порождает агрессивную ответную реакцию. При этом нельзя, однако, отрицать и позитивных мотивов, движущих людьми, совершающими самосуд. К ним относятся чувство справедливости, желание жить в безопасной социальной среде, стремление покарать правонарушителя и восстановить нарушенный его деянием общественный порядок и т. д.  

В заключение попытаемся ответить на вопрос о том, каково значение феномена «судов Линча» в социальном и криминологическом контексте латиноамериканских социумов. Очевидно, что самосуд – преступление, с которым, как и с другими видами преступлений, государство обязано бороться. Но что означает это явление для диагностики состояния обществ тех стран, в которых оно возникает? Если сравнивать социальный организм с организмом человека, то подобные проявления можно уподобить жару или бреду тяжелобольного. Сами по себе эти признаки не представляют ничего хорошего, но они свидетельствуют, что организм не утратил иммунитета и активно сопротивляется болезни. Так и  явления, подобные «судам Линча», показывают, что общество, хотя и больно, но живо и сохраняет структуры, отвечающие за «социальный иммунитет», готово противостоять наплыву криминала. 

Это соображение способно дать направление, в котором следует искать ответ на вопрос, как именно правоохранительная система государства  может бороться с этим видом преступлений.  Пытаться  делать это одними лишь полицейскими мерами бесполезно, т. к. у государства явно недостаточно средств для этого. Если бы такие средства были, само явление не возникло бы. Возможно, государству следовало бы в борьбе с криминалом опереться на силы самого общества? Ведь самосуд берет начало прежде всего, в недоверии граждан государственным институтам. А значит и путь к преодолению этого явления лежит через восстановление доверия между гражданским обществом и государством. Если бы власти признали за организованными локальными сообществами полицейские и отчасти судебные полномочия по определенным категориям дел и взяли на себя исполнение вынесенных общинными органами приговоров, это стало бы началом более продуктивного сотрудничества государства и общества в области борьбы с преступностью. Имея гарантии того, что пойманный преступник понесет наказание, а не будет отпущен за взятку или по халатности полицейских чинов, общинные суды решали бы дела более взвешенно, с соблюдением международно признанных стандартов прав человека и в соответствии с принципом соразмерности наказания преступлению.

Список литературы:

1. Ixcol Mus, C. F. El significado de los llamados “linchamientos” en Guatemala y las prácticas que los dotan de sentido. Un estudio desde las comunidades Maya. Tesis doctoral. Universidad Autónoma de Barcelona. 2013. 221 p.
2. Mendoza C. y Torres-Rivas E., ed. Linchamientos: barbarie o “justicia popular”? Guatemala. 2003. 330 р.
3. Santillán, A. Linchamientos urbanos. “Ajusticiamiento popular” en tiempos de la seguridad ciudadana. Iconos. Revista de Ciencias Sociales. Num. 31, Quito, mayo 2008, pp. 57-69.
4. Snodgrass Godoy, A. Popular Injustice. Violence, Community, and Law in Latin America. Stanford University Press. 2006. 256 pp.
5. Костогрызов П. И. Правовой плюрализм в Боливии: проблемы и перспективы общинной юстиции. // Российский юридический журнал. 2013, № 4. С. 122-131.

---

^[1] El País, Feb. 10, 2010.

^[2] Snodgrass Godoy, A. Popular Injustice. Violence, Community, and Law in Latin America. 2006. Р. 18.

^[3] Mendoza C. y Torres-Rivas E., ed. Linchamientos: barbarie o “justicia popular”? Guatemala. 2003. Р. 128

^[4]Santillán, A. Linchamientos urbanos. “Ajusticiamiento popular” en tiempos de la seguridad ciudadana. Iconos. Revista de Ciencias Sociales. Num. 31, Quito, mayo 2008, p. 59.

^[5] См.: Костогрызов П. И. Правовой плюрализм в Боливии: проблемы и перспективы общинной юстиции. // Российский юридический журнал. 2013, № 4. С. 122-131.

^[6] Ixcol Mus, C. F. El significado de los llamados “linchamientos” en Guatemala y las prácticas que los dotan de sentido. Un estudio desde las comunidades Maya. Tesis doctoral. Universidad Autónoma de Barcelona. 2013.